Неточные совпадения
И точно, он начал нечто подозревать. Его поразила тишина
во время дня и шорох
во время ночи. Он видел, как с наступлением сумерек какие-то тени бродили по городу и
исчезали неведомо куда и как с рассветом дня
те же самые тени вновь появлялись в городе и разбегались по домам. Несколько дней сряду повторялось это явление, и всякий раз он порывался выбежать из дома, чтобы лично расследовать причину ночной суматохи, но суеверный страх удерживал его. Как истинный прохвост, он боялся чертей и ведьм.
Самгин, как всегда, слушал, курил и молчал, воздерживаясь даже от кратких реплик. По стеклам окна ползал дым папиросы, за окном,
во тьме, прятались какие-то холодные огни, изредка вспыхивал новый огонек, скользил,
исчезал, напоминая о кометах и о жизни уже не на окраине города, а на краю какой-то глубокой пропасти, неисчерпаемой
тьмы. Самгин чувствовал себя как бы наполненным густой, теплой и кисловатой жидкостью, она колебалась, переливалась в нем, требуя выхода.
Сказав это, он вдруг ушел; я же остался, стоя на месте и до
того в смущении, что не решился воротить его. Выражение «документ» особенно потрясло меня: от кого же бы он узнал, и в таких точных выражениях, как не от Ламберта? Я воротился домой в большом смущении. Да и как же могло случиться, мелькнуло
во мне вдруг, чтоб такое «двухлетнее наваждение»
исчезло как сон, как чад, как видение?
Привалов пробормотал что-то в ответ, а сам с удивлением рассматривал мизерную фигурку знаменитого узловского магната.
Тот Ляховский, которого представлял себе Привалов, куда-то
исчез, а настоящий Ляховский превосходил все, что можно было ожидать, принимая
во внимание все рассказы о необыкновенной скупости Ляховского и его странностях. Есть люди, один вид которых разбивает вдребезги заочно составленное о них мнение, — Ляховский принадлежал к этому разряду людей, и не в свою пользу.
«Куда могла она пойти, что она с собою сделала?» — восклицал я в тоске бессильного отчаяния… Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят
тому назад, стоял до половины вросший в землю каменный крест с старинной надписью. Сердце
во мне замерло… Я подбежал к кресту: белая фигура
исчезла. Я крикнул: «Ася!» Дикий голос мой испугал меня самого — но никто не отозвался…
Ровно в девять часов в
той же гостиной подают завтрак. Нынче завтрак обязателен и представляет подобие обеда, а
во время оно завтракать давали почти исключительно при гостях, причем ограничивались
тем, что ставили на стол поднос, уставленный закусками и эфемерной едой, вроде сочней, печенки и т. п. Матушка усердно потчует деда и ревниво смотрит, чтоб дети не помногу брали. В
то время она накладывает на тарелку целую гору всякой всячины и
исчезает с нею из комнаты.
Возмущенные соки мыслию стремилися, мне спящу, к голове и, тревожа нежный состав моего мозга, возбудили в нем воображение. Несчетные картины представлялись мне
во сне, но
исчезали, как легкие в воздухе пары. Наконец, как
то бывает, некоторое мозговое волокно, тронутое сильно восходящими из внутренних сосудов тела парами, задрожало долее других на несколько времени, и вот что я грезил.
Пора было остановиться на бивак, но так как мы решили
во что бы
то ни стало дойти до села Вознесенского,
то этой мысли не суждено было воплотиться в действительность, она мелькнула только и бесследно
исчезла.
— Чиновник
исчез, и тотчас старика нашего с нами повели
во внутренние комнаты, где он нас поручил благосклонному вниманию министра, рассыпавшегося между
тем в извинениях.
Но и веселость его и нежность
исчезали без следа — и
то, что происходило между нами, не давало мне никаких надежд на будущее — точно я все это
во сне видел.
Хотя не самое чувство умиления и набожности, но самодовольство в
том, что я испытал его, удержалось
во мне всю дорогу, несмотря на народ, который при ярком солнечном блеске пестрел везде на улицах, но как только я приехал домой, чувство это совершенно
исчезло.
Во-первых, пискари
исчезли из реки именно в
ту самую минуту, когда начальство изготовляло для поимки их сети и невода.
С этими словами Алексей Степаныч очень любезно сделал мне ручкой и
исчез. Это быстрое появление и исчезновение очень больно укололи меня. Мне казалось, что в переводе на язык слов этот факт означает: я не должен был сюда прийти, но… пришел.
Во всяком случае, я хоть
тем умалю значение своего поступка, что пробуду в сем месте как можно менее времени.
Приятно слышать последние вздохи жизни, но после каждого удара колокола становится тише, тишина разливается, как река по лугам, все топит, скрывает. Душа плавает в бескрайней, бездонной пустоте и гаснет, подобно огню спички
во тьме, растворяясь бесследно среди океана этой пустоты, где живут, сверкая, только недосягаемые звезды, а все на земле
исчезло, ненужно и мертво.
Да ведь всё это суть только различные проявления истины — предстоящее же изменение совершается только
во имя приближения к истине и осуществления ее. Так как же могут
исчезнуть проявления истины вследствие осуществления ее? Они будут иные, лучшие и высшие, но никак не уничтожатся. Уничтожится в них
то, что было ложно;
то же, что было от истины,
то только более процветет и усилится.
Но когда ты знаешь наверное, что ты всякую секунду можешь
исчезнуть без малейшей возможности ни для себя, ни для
тех, кого ты вовлечешь в свою ошибку, поправить ее, и знаешь, кроме
того, что бы ты ни сделал
во внешнем устройстве мира, все это очень скоро и так же наверно, как и ты сам,
исчезнет, не оставив следа,
то очевидно, что не из-за чего тебе рисковать такой страшной ошибкой.
Чёрный ком подкатился к воротам, разорвался надвое, одна его часть подпрыгнула вверх, перекинулась
во тьму и
исчезла, крикнув...
Татарин согнул спину, открыл ею дверь и
исчез, а Кожемякин встал, отошёл подальше от окна
во двор и, глядя в пол, замер на месте, стараясь ни о чём не думать, боясь задеть в груди
то неприятное, что всё росло и росло, наполняя предчувствием беды.
— Дрянь человек, — сказал Гез. Его несколько злобное утомление
исчезло; он погасил окурок, стал вдруг улыбаться и тщательно расспросил меня, как я себя чувствую —
во всех отношениях жизни на корабле. Ответив как надо,
то есть бессмысленно по существу и прилично разумно по форме, — я встал, полагая, что Гез отправится завтракать. Но на мое о
том замечание Гез отрицательно покачал головой, выпрямился, хлопнул руками по коленям и вынул из нижнего ящика стола скрипку.
Со всем
тем лицо ее выражало более суеты и озабоченности, чем когда-нибудь; она перебегала от крылечка в клетушку, от клетушки к задним воротам, от задних ворот снова к крылечку, и
во все время этих путешествий присутствовавшие могли только видеть одни ноги тетушки Анны: верхняя же часть ее туловища
исчезала совершенно за горшками, лагунчиками, скрывалась за решетом, корчагою или корытом, которые каждый раз подымались горою на груди ее, придерживаемые в обхват руками.
Дернул он из-под колеса, колесо закрутилось, и я увидел привязанную к нему промелькнувшую фигуру человека. Выпрастывая сундук, Вася толкнул идола, и
тот во весь свой рост, вдвое выше человеческого, грохнулся. Загрохотало, затрещало ломавшееся дерево, зазвенело где-то внизу под ним разбитое стекло. Солнце скрылось, полоса живого золота
исчезла, и в полумраке из тучи пыли выполз Вася, таща за собой сундук, сам мохнатый и серый, как сатана, в которого он ткнулся мордой.
А главное, почему было так хорошо, и ночь, даже не чувствуемая спящими людьми, была единственной и
во всем мире,
во все года его прекраснейшей — это главное было в Сашиной душе:
исчез холодный стыд бесталанности и бесцельного житья, и закрыла свой беззубый зев пустота — Саша уже целых двадцать четыре часа был
тем, каким он рожден быть.
Я показал записку Гельфрейху, и мы оба решили, что она нездорова. Нужно было
во что бы
то ни стало найти ее. Если бы мы знали ее фамилию, можно было бы найти ее адрес в адресном столе; но ни он, ни я не знали ее фамилии. Спрашивать Бессонова было бесполезно. Я отчаивался, но Семен Иванович обещал мне сыскать ее «хоть на дне морском». Встав на другой день рано утром, он оделся с каким-то озабоченным и решительным видом, точно шел на опасную экспедицию, и
исчез на целый день.
Глядя, как течение Волги колеблет парчовую полосу света и, зарожденное где-то далеко
во тьме,
исчезает в черной тени горного берега, — я чувствую, что мысль моя становится бодрее и острей.
Кроме
того,
во мне сформировались кой-какие другие ощущения и желания; если я, например,
исчезаю пред нею самовольно в ничто,
то это вовсе ведь не значит, что пред людьми я мокрая курица и уж, конечно, не барону «бить меня палкой».
Последняя свеча гаснет, и сцена погружается
во тьму. Все
исчезает. Выступает свет у распятия. Сцена открыта, темна и пуста. Невдалеке от зеркала Мольера сидит скорчившись темная фигура.
Ночь вокруг и лес. Между деревьев густо налилась сырая
тьма и застыла, и не видно, что — дерево, что — ночь. Блеснёт сверху лунный луч, переломится
во плоти
тьмы — и
исчезнет. Тихо. Только под ногами ветки хрустят и поскрипывает сухая хвоя.
Я так была отуманена этою, внезапно возбужденною, как мне казалось, любовью ко мне
во всех посторонних, этим воздухом изящества, удовольствий и новизны, которым я дышала здесь в первый раз, так вдруг
исчезло здесь его, подавлявшее меня, моральное влияние, так приятно мне было в этом мире не только сравняться с ним, но стать выше его, и за
то любить его еще больше и самостоятельнее, чем прежде, что я не могла понять, что неприятного он мог видеть для меня в светской жизни.
Сатира писала обличения против роскоши и мотовства. В 1768 году учрежден ассигнационный банк, в 1786 году выпущено вдруг на 100 мильонов ассигнаций. Потемкин и другие вельможи забирали из казны деньги целыми мильонами и сотнями тысяч бросали на танцовщиц и на брильянты.
Во внешней торговле, и без
того слабой, господствовали беспорядки; звонкая монета
исчезла. Бумажный рубль стоил 68 копеек; заграничный курс дошел до 44.
Мой страх
исчез. Мучительно-приятно
С томящей негой жгучая тоска
Во мне в один оттенок непонятный
Смешалася. Нет в мире языка
То ощущенье передать; невнятно
Мне слышался как зов издалека,
Мне словно мир провиделся надзвездный —
И чуялась как будто близость бездны.
Вертикальные сечения времени проникают в вечность, поэтому-то ничто из
того, что только однажды мелькнуло
во времени, не может уже
исчезнуть, обратиться в небытие, ибо имеет какую-то проекцию в вечность, есть сама она в одном из бесчисленных ликов своих.
«Чувство это
исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя эпохой, с которой началась хотя по внешности и
та же самая, но
во внутреннем мире его новая жизнь».
Иосаф Платонович сорвался с кровати, быстро бросился к окну и высунулся наружу. Ни на террасе, ни на балконе никого не было, но ему показалось, что влево, в садовой калитке, в это мгновение мелькнул и
исчез клочок светло-зеленого полосатого платья. Нет, Иосафу Платоновичу это не показалось: он это действительно видел, но только видел сбоку, с
той стороны, куда не глядел, и видел смутно, неясно, почти как
во сне, потому что сон еще взаправду не успел и рассеяться.
Когда
во времени умирают и
исчезают человеческие чувства,
то это есть переживание смерти.
Косарь шел, хромая, и тяжело опирался на палку. Солнце било в лицо,
во рту пересохло, на зубах скрипела пыль; в груди злобно запеклось что-то тяжелое и горячее. Шел час, другой, третий… Дороге не было конца, в стороны тянулась
та же серая, безлюдная степь. А на горизонте слабо зеленели густые леса, блестела вода; дунет ветер — призрачные леса колеблются и тают в воздухе, вода
исчезает.
Лаев с пыхтеньем подсаживает Козявкина.
Тот влезает в окно и
исчезает во мраке комнаты.
Мой брат умер вчера или тысячу лет
тому назад, и
та самая сила его жизни, которая действовала при его плотском существовании, продолжает действовать
во мне и в сотнях, тысячах, миллионах людей еще сильнее, несмотря на
то, что видимый мне центр этой силы его временного плотского существования
исчез из моих глаз.
— Ло… лошадь! — приказывает он, покачиваясь. Ему подают лошадь. Он взбирается на седло, встряхивает головой и
исчезает в потемках. Собаки между
тем воют и рвутся, точно волка чуют. Около Семена и обоих Гаврил собираются бабы и мальчишки… Причитываньям, ахам, вздохам и крестным знамениям нет конца. Влетает
во двор верховой.
Вся сдержанность и холодность
исчезли. Оба они не выдержали, и
во взглядах обоих выразилось
то, что они не смели сказать друг другу.
В опыте мистиков преобладает тип пассивности, божественной пассивности, в которой утихает и замирает человеческая природа, до конца отрешается от себя
во имя жизни в Боге [См. интересную брошюру штейнерианца Бауера «Mystik und Okkultismus», в которой приводится
та мысль, что в мистике «я»
исчезает в Боге, изобличается неправда «я», а в оккультизме раскрывается «я», его правда.
Он смотрит на гроб, на церковь, на людей и понимает все, понимает
тем чудным проникновением в глубину вещей, какая бывает только
во сне и бесследно
исчезает с первыми лучами света.
Кто мог бы разобраться
во всем этом, что было наворочено под черепом у этого психопата? Но возникал случайно перед ним какой-нибудь вопрос или случай необыкновенного свойства — и вся эта психопатическая «бусырь» куда-то
исчезала, и Степан Иванович обнаруживал самую удивительную, тоже, пожалуй, психопатическую находчивость. Он действовал смело и рассчитанно в обстоятельствах сложных и опасных и шутя выводил людей из затруднений и больших бед, которые угрожали
тех задавить.